С Невьянскою наклонною башнею связано много преданий. В ее подземельях и народ топили, в ее закоулках людей замуравливали, в ее черных казематах и застенках держали вредных и опасных супротивников. Правда ли это, или нет - стены не расскажут никому; на каменных полах не проступит кровь, когда-то пролитая. Царство призраков стало уделом сказок; видения уже не являются любопытному туристу с сказаниями о тайнах и ужасах, когда-то совершавшихся под этими мрачными, тяжелыми сводами. Легенды остались в народной памяти, и народ упорно связывает их с этой старою башней; народ говорит о ней то, чего не скажут выходцы с того света, народу каждое пятно на этих онемевших стенах кажется следами когда-то замученных в каменных мешках жертв; вой в верхних галереях - воплями их: «в подвалы-то уже лучше и не ходите! Там страхи!». Расспросите, какие страхи, - оказывается, что былое мелькание в воздухе, судятся скелеты, цепляющиеся по стенам, как цеплялись они, когда вода заливала эти подземелья; слышатся стук костей по углам и традиционное бряцанье цепей. В действительности время для всех этих ужасов было удобное. И, разумеется, бесцеремонные потомки тульского кузнеца Никиты Демидова не особенно стеснялись в тех случаях, когда надо было им отделаться от непрошенного свидетеля и его обличителя. На Урале всякий мальчик порасскажет вам о делах того минувшего, несчастного времени, которые до сих пор многие считают чуть ли не золотым веком. Для барства, пожалуй, а для народа век этот был веком железным, в полном смысле этого слова. Говоря о Тагиле, я расскажу, что здесь творили Демидовы и другие уральские сатрапы в период полной безнаказанности, когда помимо их произвола не было никакого иного закона, когда молчание рабов не смиряло злых инстинктов отупевших от оргии господ, а только разжигало их, когда в каждом крошечном владельце уральского участка таился маленький Нерон или Тиверий.

Но возвращаюсь к описанию башни.

Внизу - сырой каземат какой-то - мрачный, как в то время, когда ее построили.
Сквозь заматовевшие стекла солнечные лучи как-то робко, нехотя проникали в эту сырую атмосферу и, скользя по старым комнатам стен, точно пугаясь, замирали в углах. Лестница с расшатавшимися каменными ступенями шла вверх. Каждый шаг мой болезненно звучал по ней. Отзывались им стены, эхо доносилось до каких-то таинственных закоулков. Кажется, что даже в таинственных подземельях внизу звучали глухие вопросы: кто там? Второй каземат-поменьше первого. От него опять такая же лестница вверх. Вся эта каменная масса точно давит вас, груди дышать тяжело. Чудится, что в этом воздухе застыли испарения крови. Кажется, что он, не всколыхнувшись, застоялся со времени последнего злодейства, совершенного под этими сводами. И действительно, глядя на эти слоями пыли покрытые бойницы, не верилось, чтобы они открывались когда-нибудь пропустить живительную свежую струю ветра, привольно дующего с грозных вершин Урала сюда, в эти молчаливые долины. Вверху пришлось уже цепляться по лестнице, на которой ступени провалились. Точно в живом теле зияли раны. И только дойдя до конца, мы увидели солнце и голубое небо, прямо в лицо нам повеял несколько холодный, бодрящий воздух уральской осени. Нам показалось, что вместе с этою башнею мы плывем среди необозримого пространства, плывем с этими синими вершинами, что окаймили горизонт, с их резкими и могучими массами к этому берегу, где, наконец, остановится наш каменный корабль. Ветерок играл зябью, едва-едва бегущею по светлому пруду над прихотливыми извивами Нейвы, над кровлями бесчисленных домов и заводов...И вместе с нами плывет вся эта освещенная солнцем окрестность, все эти церкви, здания, поля и луга. Недвижны только одни горы на рубеже видимого простора. В сумрачном величии виднеется их берег и ждет нас, ждет смелых пловцов, несущихся к нему. Мимо меня прорезали воздух ласточки. Тяжело взмахивая крыльями, пронеслась какая-то темная птица. И опять тишина, опять спокойствие нерушимое. Мертвые внизу спят в своих подземельных мешках и застенках, а сама эта башня кажется мрачным памятником, воздвигнутым над их могилами. Безмолвные свидетели спят до поры до времени. Придет пора, когда и они откроют свои незрячие очи. И где тогда будет тот, кому история предъявит иск по неоплаченному старому долгу. Она не знает прощения, не знает пощады. Сотни лет пройдут незаметно, семя, брошенное в будущее злым поступком, зреет долго, но верно. Тут не бывает неурожая. Из зерна идет росток, из ростка когда-то во Франции поднялась гильотина. Какая жатва будет у нас?
-    Вы знаете, почему, по народному толкованию, покосилась эта башня?
-    Почему?
-    Видите, грехов на ней много. Потому и осела она.
Она сделала наклон на юго-запад на два с половиной аршина при вышине в двадцать восемь сажень.
А рухнет она тогда, когда на потомках Демидова оправдается библейское изречение: око за око и зуб за зуб! Тогда в ней и надобности не будет.
А пока стоит этот покосившийся мавзолей, эта каменная летопись убийств и преступлений! Пока молчат его камни, молчат его казематы и подземелья!...
Когда мы проходили под стенами и видели наклонившуюся над нами эту массу - становилось жутко поневоле. Так и казалось - сдвинется она с места и рухнет вниз, похоронив и нас под своими обломками.
Около башни - памятник Яковлеву.
Гранитный пьедестал поддерживает второй, из синего мрамора; на нем черная чугунная колонна с бюстом Яковлева; сверху крест едва держится, так и кажется, что он слетит. На синем мраморе - бронзовый дубовый венок, Кто-то нацарапал на мраморе юмористическую надпись: «Почтенному предку безутешные потомки». Потом, говорят, эта надпись была стерта.