Из воспоминаний С. И. Пузанова

Телефонная станция
После закрытия нового завода в феврале 1918 года, многие рабочие остались без работы. В числе их был и я, фрезеровщик гранатного цеха. Прошло немного дней и мне удалось поступить в старомеханический цех подсобным рабочим. Но работа без специальности меня не удовлетворяла. Примерно через три месяца я устроился телефонистом на телефонную станцию в башню. До постройки нового завода узел связи старого завода находился в здании главной конторы.
В день моего прихода на дежурство аппаратная телефонной станции располагалась в большой и прямоугольной комнате площадью 40–45 кв. м с высоким потолком и одним окном в сторону церкви и нардома.
О расположении аппаратуры и мебели в комнате можно сказать так: вдоль левой стены, если смотреть от входной двери, стояли в ряд два телефонных коммутатора, каждый на 50 номеров. Около кондукторов стоял небольшой стол и две табуретки. Другой мебели в комнате не было.
Окно в комнате находилось около левого угла на передней стене. Из-за недостатка света от окна, перед коммутаторами днём и ночью непрерывно горела электрическая лампа.
Дежурили на станции в три смены. Каждая смена состояла из двух человек: телефониста и посыльного. В мою смену посыльным дежурил Павел Полюгов. Фамилии других дежуривших уже не помню.
Телефонные коммутаторы были ручного действия. Дежурный телефонист был обязан следить за вызовом абонента, отвечать на вызов и соединять линии связи абонентов между собой и, наконец, по сигналу отбоя своевременно рассоединять линии связи. Первое время работать было трудно из-за отсутствия нужных навыков: уходило много времени на поиск нужного номера абонента по списку. Через месяц все операции выполнялись почти автоматически, на память.
Здесь нужно заметить то, что даже при наличии имеющихся 100 линий связи на весь город и завод, значительная часть этих линий оставалась не занятой абонентами. Этот показатель позволяет сделать контрастное сравнение прошлого с настоящим.
В свободное от дежурства время мы часто лазили по башне, чтобы узнать, где что находится. Любопытство не знает предела. Из-за него приходилось преодолевать страх, который охватывал душу при «прогулках» по железным лестницам и тёмным переходам. Но всё хотелось увидеть своими глазами. Потрогать и пощупать собственными руками.
Перед тем, как подняться по лестнице на первый ярус с часовым механизмом, всегда задерживались на несколько минут на тонкой площадке. Невольно тянуло посмотреть в мрачный проем шахты, куда уходили, теряясь в темноте, два толстых пеньковых каната. Позже мы узнали, что на их концах висят тяжёлые гири, которые увидеть всё-таки нам не удалось.
На площадке яруса башни нас привлекало всё: часы с огромным циферблатом и аршинными стрелками, колёса механизма часов, различные по своим размерам колокола, покрытые слоем вековой пыли и цветной окисью и многое другое. Но больше всего привлекал наше внимание горизонтально закрепленный на оси светлый металлический цилиндр двухметровой длины и диаметром 0,6-0,7 метра. Эта деталь заметно выделялась среди остальных своими размерами и формой. По всей блестящей поверхности цилиндра строгими рядами по окружности было укреплено на различных расстояниях множество шпеньков.
Вдоль цилиндра, перпендикулярно к его поверхности, на специальной подставке стояли в ряд рычаги особой формы. Их число равнялось числу колоколов на башне. Каждый рычаг одним концом был установлен на строгом расстоянии против своего ряда шпеньков. Другой конец рычага соединялся тягами с ударником колокола. Уже в то время большинство тяг было оборвано, а рычаги поломаны.
Интересно был устроен механизм курантов. В заданное время под действием гири начинал вращаться цилиндр. Вместе с ним, с той же скоростью, двигались в рядах шпеньки. Через определенные интервалы шпеньки отклоняли рычаги, которые с помощью тяг звонили в колокола особым тоном.
В ранних рассказах, изданных до 1917 года, говорится, что куранты могли исполнять бравурный иностранный марш и нежный менуэт.
В современных же рассказах утверждается, что «когда-то куранты выполняли более десяти мотивов, затем – царский гимн».
Тот механизм, который мне приходилось видеть в 1918 году, не мог исполнять такое количество мелодий.
Возродить игру башенных курантов к новой жизни пытались не раз. Помню, когда работал в гранатном цехе, то часто приходилось слышать разговоры о переделке механизма курантов на современный мотив.
В те дни этой работой занимался австриец из группы военнопленных. В начале дело продвигалось успешно, но потом все работы были остановлены и через некоторое время забыты. Немного позже была сделана ещё одна попытка переделать куранты на мотив «Интернационала», но и это предложение дальше разговора тоже не пошло.

Из воспоминаний В. Оборина

О часах и мастерах
Случилась эта история в июне 1946 г. с невьянскими заводчанами Константином Ручьевым, Василием Обориным и Михаилом Козловым. Они попросили у начальника охраны разрешения на ремонт часов и настройку боя колоколов на башне. Получили «добро» и принялись за работу. Занимались работой после основной смены и тайно. Времени не жалели. Была мечта настроить и музыкальное сопровождение часов, чтобы с башни звучал «Интернационал», «Широка страна моя родная», Марш Буденного. Но удалось настроить лишь один куплет песни «Широка страна…».
Продемонстрировали сделанное тоже очень своеобразно. Рабочие знали, что директор завода Бунин с женой и дочерью на лодке уплыл на Каменный мыс и скоро должен возвратиться. Только лодка подплыла к плотине, часы на башне ожили, и разнеслась по пруду знакомая мелодия и звон колоколов. От неожиданности, казалось, замерла вся округа!
На другой день Бунин вызвал Кокосуева, главного энергетика НМЗ, а тот ничего не знает и утверждает, что с такой работой у него никто не справится. Тогда начальник охраны и рассказал обо всём. По приказу директора К. Ручьева, В. Оборина и М. Козлова премировали.

Записано В. Замоткиным со слов В. Оборина в 1981 году
Газета «Звезда», 2002 г., № 42 от 18 октября